События 11 сентября: экономический смысл и геополитические последствия

Каковы экономические последствия терактов 11 сентября? В чем их смысл?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вернуться немного назад. Что происходило в экономике Соединенных Штатов Америки накануне 11 сентября, непосредственно перед терактами? Происходили очень тревожные и значительные события — американская экономика активно двигалась в сторону виртуализации. Биржа была чрезвычайно перегрета. Отношение капитализации акций многих флагманов "новой экономики" к реальному росту прибылей составляло подчас сотни процентов, а в случае интернет-компании Yahoo речь шла о рекордной цифре в 1000%!

И Yahoo — не исключение. Та же тенденция была характерна для большинства компаний, формирующих индекс NASDAQ. Биржевые ожидания держателей акций предприятий "новой экономики" (а ими в современной Америке являются более 50% населения страны, что, в свою очередь, тоже составляет рекорд) порождали некий автономный мир развоплощенных финансов, где ценовые тренды полностью оторваны от хозрасчетного фундаментала традиционной капиталистической экономики.

Режим финансовых пирамид — в отличие от "доморощенных" российских версий типа "МММ" — обосновывается изощренной логистикой манипуляций с общественным мнением, искусственным воздействием на коллективную психологию держателей акций, многочисленными ухищрениями компаний, затрачивающих львиную долю своих баснословных доходов не на реальное развитие бизнеса и технологий, а на презентации, формирование привлекательного имиджа, PR и т.д. Биржевая аналитика сама по себе постепенно превратилась в самостоятельный род PR-технологий. Щедро оплаченные "новой экономикой", эксперты предрекали ее безоблачный рост и "вечную стабильность" вопреки очевидным опасным симптомам, число которых росло, как снежный ком. Зазор между реальным положением вещей в американской экономике и ее старательно сфальсифицированным образом (который приобрел не только хозяйственное, но и политическое — более того, геополитическое — значение) стремительно увеличивался.

Объективные статические данные показывают, что повальная информатизация производства в целом представляет собой чисто имиджевую кампанию, поскольку реальному росту прибылей компьютеризация, внедрение "высоких технологий" и перманентный upgrade способствует лишь в очень узком экономическом секторе. В большинстве же случаев в реальном секторе информатизация либо вообще никак не сказывается на хозяйственной эффективности (и является лишь данью сомнительной моде), либо дает очень небольшой плюс, совершенно не сопоставимый с капитализацией фирм, работающих на рынке информационных технологий и услуг. Держателей акций убеждают, что эффект проявится позже, и коммерческая эксплуатация ожиданий, действительно, приносит стабильный высокий доход. Однако на определенном этапе такой великолепно поданный рекламный и спекулятивно проиллюстрированный волюнтаризм не может не войти в конфликт с объективными хозрасчетными показателями.

Сложная ситуация, созданная чрезмерной активностью биржевых операций с акциями усугублялась также бурным ростом рынка деривативов — опционов, свопов, варрантов, фьючерсов, опционов на фьючерсы и т.д. Объем денежных средств, задействованных в этом секторе, постоянно возрастал, и на фоне цепной индукции все более и более виртуальных операций с финансами сектор реального производства утрачивал свое значение, переставал играть сколько-нибудь значимую роль.

Так сложилась некая самопродуцирующаяся система "виртуального капитализма", "виртуального экономического роста", который существовал, скорее, в области пропаганды и обеспечивался подчас хитростями подсчета. Так, например, в цифру роста ВВП включались потенциальные затраты американцев на жилье, которые, однако, в реальности не производились в том случае, если это жилье было частным. Указаный автор, в частности, обращает внимание на введение так называемого "гедонистического индекса", призванного учитывать (довольно условно) "степень наслаждения" потребителя от приобретения какой-то вещи или услуги. Если бы те же самые процессы оценивались по критериям "старой экономики", с позиции рыночного фундаментала, то экономическая картина получалась бы куда менее оптимистичной, а развитие основных процессов вообще внушало бы самые серьезные опасения. Неоэкономическая модель, развивающаяся в США, ставшая там главенствующей (Литвак назвал ее "турбокапитализмом") перешла, по мнению целого ряда специалистов, некий рубеж, "критический порог перегретости". Экономическая состоятельность флагманов американской (а соответственно, и мировой) "новой экономики" зависела от довольно эфемерных процессов, и при первом серьезном испытании, — например, при требовании обращения критической массы акций в некий эквивалент из области реальной (старой) экономики, скажем, в товарное покрытие или в деньги, — опасность тотального краха всей мировой финансовой системы, в той или иной степени связанной с американской экономикой и долларом, становилась вполне конкретной и весьма вероятной.

Еще одним важным показателем является резкое увеличение в американской экономике сервисного сектора по отношению к производственному. В настоящее время около 30% всех американцев, участвующих в экономическом процессе, заняты именно в этой сфере. Это также является ярким выражением виртуализации экономики, маргинализации основных секторов "старой экономики", явной переоценки автономного значения разнообразных "имиджевых" структур. Собственно производство, инвестиции в реальный сектор, не приносящий тех быстрых доходов, которые стали нормой в перегретых механизмах биржевой игры, не развивались, смещаясь в иные геоэкономические зоны — в Евразию, Латинскую Америку и т.д. Туда, где цена рабочей силы и отсутствие экологических стандартов позволяли создавать реальные товары, добывать и перерабатывать энергоресурсы в ином экономическом режиме (как бы на периферии "основной" виртуальной экономики), задействуя малый экономический потенциал, без особых проблем извлекаемый из манипуляций с цифрами.

Сложная ситуация складывалась и с долларом. Доллар как мировая резервная валюта является таким же геополитически важным элементом доминации США, как и ядерное оружие, новые технологии, информационные сети. Причем, будучи точкой пересечения глобальной геополитической стратегии (атлантизм) и экономического механизма хозяйствования самих США, доллар отражал и магистральные процессы американской экономики (в частности, виртуализацию). Следовательно, рост зазора между реальным сектором и виртуальными финансами не мог не отразиться на геополитическом статусе Америки.

Перспектива введения наличных "евро" в Старом Свете, эмиссия которых Евросоюзом опиралась на экономические структуры более конвенционального образца, приближенные к реальному, а не виртуальному капитализму, не только подрывала "долларовый империализм", но ставила под вопрос всю геополитическую и экономическую мощь США. В условиях отсутствия угрозы со стороны демократической России, с учетом новых энергетических горизонтов, открывающихся перед Европой в свете беспрепятственного освоения ресурсов Евразии (минуя отлаженную модель снабжения из арабского мира под жестким контролем США), экономическая ситуация для Вашингтона становилась поистине критической.

Аналогичные проблемы назревали и в геоэкономическом секторе Азии. Несмотря на рецессию, Япония оставалась второй страной в мире по объему ВВП, а темпы роста Китая и экономическое развитие всего Тихоокеанского региона постепенно подводили к логической неизбежности эмиссии новой "тихоокеанской" валюты — "тихоокеанского юаня" или "новой йены". В этой геоэкономической области валютное обеспечение логически привязывалось бы к реальному сектору производства.

Автономизация Евразии — экономическая, ресурсная, а впоследствии политическая и стратегическая (особенно если в этом вопросе активную позицию заняла бы ядерная Россия) — на фоне стремительной "виртуализации" экономической мощи Америки (что не могло не сказаться и на ее геополитическом статусе) создавало фундаментальную угрозу дальнейшей доминации США в планетарном масштабе. При этом "падение Америки", "the decline of the Great Power" (если вспомнить название апокалиптического бестселлера Пола Кеннеди), становилось чем-то почти неизбежным, особенно, если предположить мирное и эволюционное развитие основных мировых процессов. Единственной солидной основной американской экономики, действительно и прочно связанной с реальным (а не виртуальным) сектором, а также с конкретикой геополитического контроля, был ВПК. Здесь наличествовали: реальное производство, технологическое развитие, реальные рабочие места и инвестиции. Этот сектор и представлял подлинный оплот американской экономики. Однако именно этот наиболее весомый, конкретный и адекватный модуль американской экономики в ходе мирного развития событий в эпоху после окончания "холодной войны" на глазах утрачивал свой raison d'etre, свою оправданность, свою социально-политическую легитимацию. Он обеспечивал содержание американской мировой доминации, давал ей устойчивую базу, в то время как американская система виртуальных финансов — при всех ее гипнотических информационных атрибутах и PR-стратегиях — напротив, делала позиции США в мире более шаткими и уязвимыми, неся в себе серьезную угрозу скорой и необратимой катастрофы.

Ситуация усугублялась еще и тем, что США — в навязанной ими же политической конфигурации, занявшие позицию центра однополярной глобализации и ставшие единственной "гипердержавой" — не могли сделать шаг назад и сузить пределы своего контроля до границ Американского континента.

Сталкиваясь с колоссальными трудностями, сопряженными с "мировым господством", США не могли в то же время отказаться от него. Экономическая картина сложилась так, что важнейшие центры реального производства находились уже не только вне национальной территории США, но и вообще вне Нового Света, а гигантские массы ничем (кроме геополитики и финансово-имиджево-информационной сети) не обеспеченных долларов, хлынув в США, мгновенно затопили бы экономику, породив гиперинфляцию. Иллюзия процветания США, тесно связанная с планетарным масштабом американского присутствия, могла бы рухнуть в одночасье. Безысходность ситуации отразилась в беспрецедентно жесткой президентской компании Буш-младший (ставленник ВПК) — Гор (выразитель интересов "новой экономики"). Предвыборный "message" Буша-мл. американскому народу состоял примерно в следующем: "США не способны более продолжать курс на перегрев экономической системы и перерастяжку геополитического присутствия; дальнейшее втягивание в процесс глобализации в заданном ритме может привести к катастрофе". "Message" Гора был иным: "США не могут не продолжать этого курса, так как в противном случае реакция на затормаживание этих процессов со стороны остальных стран похоронит Америку. Стоит прекратить индуцировать виртуальную иллюзию экономического процветания — и все те, кто сегодня вкладывает в этот сектор реальные средства, начнут их оттуда выводить. Это повлечет за собой коллапс всей системы, что скажется в конечном итоге и на геополитическом статусе США. Следовательно, единственным выходом для Америки является продолжение активной глобализации".

Самое интересное, что оба эти утверждения справедливы… Нетрудно подсчитать, в какой момент мыльный пузырь такого состояния в экономике должен был достичь критической точки. Какой из всего вышесказанного можно сделать вывод? Эффективная игра с финансовыми технологиями, дававшая краткосрочную иллюзию "экономического процветания" США, на деле маскировала собой неизбежно назревающий коллапс всей хозяйственной системы, сопоставимый с биржевым крахом 1929 года и "великой депрессией". Причем сравнение показателей этих двух эпох — нашей и конца 20-х годов ХХ века — убеждает в том, что нынешний кризис стал бы чем-то значительно более масштабным. Особенно если учесть доминирующую роль США в планетарном масштабе и их геополитическую функцию "гипердержавы".

Так обстояли дела с американской экономикой до 11 сентября 2001 г. Но вот 11 сентября настало... Рушится здание "Всемирного Торгового Центра", горит здание Пентагона. Всемирный Торговый Центр — символ экономической мощи США, Пентагон — символ их стратегического могущества. Обе цели одинаково символичны. Казалось бы, удар нанесен в самое сердце США. Продемонстрирована уязвимость Америки, которая позиционируют себя как гарант безопасности, стабильности, процветания (экономического, военно-стратегического и социально-психологического) для всех остальных стран.

Однако, этот жесткий, в чем-то даже душераздирающий кризис, транслируемый всему человечеству через сеть CNN, — угнанные самолеты, рухнувшие здания, паника властей и ужас населения, — оказывается миниатюрной и относительно безвредной, локальной неприятностью по сравнению с той планетарной катастрофой, которая рано или поздно постигла бы США, если бы трагедии 11 сентября не произошло, а события продолжали развиваться в том же ключе, что и до этого.

Давайте посмотрим, что происходит через несколько дней после случившегося на бирже? Индекс NASDAQ падает, но падает довольно плавно. Конечно, многие говорят о биржевом кризисе, но у этого кризиса теперь есть внешнее оправдание — он не является следствием критического состояния американской экономики, а, следовательно, он воспринимается как преходящий, случайный, ситуативный, а не тотальный и не системный. Иными словами, "новая экономика" получает важнейший концептуальный аргумент для того, чтобы несколько снизить зазор между виртуальным и реальным секторами хозяйства, сохранив свой имидж и привлекательность для держателей акций, удачно, замаскировав катастрофический характер протекающих в ней процессов. Следующий момент: какова качественная структура тех акционеров, которые играют после 11 сентября на "медвежьем" поле? Независимый экспертный анализ показывает, что речь идет о флагманах "новой экономики", тогда как рядовые держатели акций остаются прикованными к телеэкрану, в ожидании "американского ответа" и решения судьбы злополучного Бин Ладена. Введение чрезвычайного положения облегчает эту задачу.

В этой ситуации очень важно, кто именно сбрасывает акции, в каком режиме и под каким предлогом. Если бы на фондовом рынке и, соответственно, на рынке деривативов, началась массовая паника, то в проигрыше оказались бы компании, тогда как рядовые держатели акций не особенно бы пострадали. Так было во время Токийского кризиса, когда рядовые акционеры практически не понесли ущерба, в то время как ситуация в национальной экономике серьезно ухудшилась.

В итоге, ситуация на фондовом рынке в значительной степени исправлена, или, по крайней мере, коллапс отложен. Далее. Буш-мл. объявляет о необходимости чрезвычайных мер по преодолению в стране "экономического кризиса". Для этой цели выделяются спецсредства из бюджета. Открыто декларировано 92 млрд. долларов, но эта сумма, очевидно, не покрывает всего дефицита… Реальные убытки, связанные с уничтожением WTC и крыла здания Пентагона серьезны, но далеки от этих баснословных сумм. По всем параметрам теракты не могут быть причиной "экономического кризиса". И тем не менее, речь идет именно о нем. Это противоречие имеет только одну разгадку: "экономический кризис" в США действительно был и очень серьезный; только произошел он не после 11 сентября 2001 года, а задолго до этой даты, достигнув к этому дню крайне серьезной, почти фатальной стадии. Падение двух башен WTC спасает таким образом "новую экономику" США. Таким образом, для своей экономики США смогли извлечь из трагедии очевидную и очень серьезную выгоду.

Выше я говорил о том, как связана американская экономика и геополитика атлантизма. Удар по зданию Пентагона также оказался США и особенно самому Пентагону весьма на руку. Отныне геополитическая и ядерная мощь США вновь получает легитимность — как в международной политике, так и в сознании американцев. Перед лицом новой угрозы, нового врага (дерзкого и "зрелищного") — "международного терроризма" — оправданы любые расходы на вооружение, необходимость НПРО, дальнейшее развитие ВПК и т.д. Все это предоставляет прекрасную концептуальную базу для того, чтобы дать новый импульс развитию ВПК и связанных с ним отраслей — своеобразного ядра реального сектора американской экономики. С чисто теоретической ультра-либеральной точки зрения такое решение задачи не совсем корректно, но мы знаем, что Америка в критических ситуациях всегда прибегает к подобному решению — разрубает Гордиев узел по ту сторону экономической ортодоксии и неоклассики. Так было в эпоху New Deal Рузвельта, что позволило США выйти из Великой Депрессии. Позднее аналогичные результаты принес перевод американской промышленности на военные рельсы после Пирл-Харбора. Когда же, после окончания Второй Мировой войны, обратный процесс грозил поставить страну лицом к лицу с новой волной экономического упадка, как нельзя кстати пришлась "холодная война". Геополитическая поправка на внешнюю угрозу неоднократно в ХХ веке выручала экономику США (не претендуя, впрочем на то, чтобы корректировать либеральную теорию эксплицитно). В международной сфере стратегическая роль США также укрепляется, поскольку продолжение взимания Америкой "ядерной ренты" с союзных блоков Европы и Азии приобретает новый весомый аргумент. Защищая себя от угрозы "международного терроризма", США защищает всех остальных, а следовательно, "все остальные" должны платить за то, чтобы "защитник" был силен, могущественен и во всеоружии. Экономическая конкуренция между геоэкономическими зонами, уже грозившая перерасти в политические трения с Европой (оттуда уже рукой было подать до относительно автономной системы Европейской, а в перспективе, и Евразийской безопасности) в новой ситуации отступает на второй план. Перед лицом "нового вызова" она может быть проинтерпретирована ни больше, ни меньше, как "косвенное пособничество международному терроризму". Вашингтон отныне волен сказать Европе: "международный терроризм" развязал Третью мировую войну, и мы в наших отношениях переходим к логике военного времени.

Именно это и имел в виду президент Буш-мл., когда в ультимативной форме заявил, что "все страны мира должны в этой критической ситуации определиться — с кем они в этот решительный час: с Вашингтоном или с "международным терроризмом". Или-или, третьего не дано." Таким образом, логика Третьей Мировой войны приходит на помощь США именно в тот критический момент, когда их планетарная глобальная функция поставлена под вопрос. И здесь очень важно понять, что однополярному миру под единоличной гегемонией США накануне 11 сентября 2001 года угрожал не "международный терроризм", а естественная перспектива мирной и мягкой эволюции главных геополитических субъектов — Евросоюза, России, Китая, Индии, Ирана, Японии, стран Тихоокеанского региона и арабского мира в самостоятельные автономные структуры, образующие многополярный ансамбль. Не теракты, а отсутствие терактов более всего угрожало американской доминации, однополярному глобализму, создавая предпосылки альтернативного мироустройства, где США отводилась почетная, но отнюдь не главная роль. А с учетом того геополитического и экономического состояния, в каком находилась Америка накануне 11 сентября, это было равнозначно катастрофе.

Важно также обратить внимание на тезис об экстерриториальном характере новой угрозы — "международного терроризма". Бин Ладен и его сподвижники (символические "назначенные" фигуры, олицетворяющие "врага") не только не имеют строгой локализации, воплощая в себе не страну, державу, государство, народ, но лишь "политизированную секту". Сама их причастность к злодеянию в Нью-Йорке и Вашингтоне является "плавающей" презумпцией — не исключено, что виновником может оказаться кто-то еще. Такой экстерриториальный враг при необходимости может обнаружиться где угодно, превращая любую территорию в зону прямого военно-стратегического вмешательства США. Таким образом, де-факто легализуется право прямой интервенции США в любой точке мира.

Точно такая же картина наблюдается в финансовой сфере, где тоже наличествует присутствие "мирового терроризма" (его финансовой базы). Это обстоятельство позволяет США, как главной жертве и главному борцу с "международным терроризмом", резервировать за собой право прямого вмешательства в финансово-экономические процессы. Причем экстерриториальность "преступника" подразумевает экстерриториальные (в данном случае глобальные) полномочия того, кто его преследует. Ультиматум Буша-мл. относительно необходимости всем странам определить свою позицию, свой лагерь, несет в себе недвусмысленный подтекст: "экстерриториальность врага", его расплывчатый статус, неопределенность его очертаний позволяют "проследить его связи" вплоть до любой страны, любого народа, который хоть в чем-то пытается дистанцироваться от планетарной воли Америки, вступившей на тропу Третьей Мировой войны. В сфере экономики это позволяет США присвоить себе невиданные сверхполномочия.

Может сложиться впечатление, что демократические нормы остановят Америку в осуществлении прямой доминации, удержат от злоупотребления теми инструментами, — в том числе моральными и правовыми, — которые оказались у них в руках после событий 11 сентября. Однако на это вряд ли можно всерьез рассчитывать: США давно тяготятся "демократическими" институтами (особенно в международной сфере) и другими рудиментами исчезнувшего "Ялтинского мира". Не исключено, что в какой-то момент либеральная экономическая модель и сугубо американская система ценностей возьмет на вооружение методики, имеющие с демократией довольно мало общего...

Если трезво взвесить исток и происхождение угроз, существовавших для США накануне терактов (особенно в экономической области), то мы увидим, что они концентрировались именно в тех странах, которые сегодня вовлечены в антитеррористическую коалицию на стороне США. Следовательно, объявляя Третью мировую войну против "терроризма" США на практике расправляется со своими конкурентами, формально играющими роль союзников в борьбе против "мирового терроризма". Декларированные противники (талибы, Бин Ладен) выступают здесь лишь в роли своеобразной "дымовой завесы".

Удивительно, но нечто подобное мы можем увидеть, если обратим наше внимание на фигуру "врага". "Врагом" объявлены те силы, которые по своему происхождению, масштабу и геополитическому потенциалу не только не представляют для США серьезной угрозы, но и являются довольно эффективным инструментом американской политики в региональных конфликтах, — начиная с противодействия СССР в период афганской войны, и заканчивая дестабилизацией положения в Средней Азии и на Кавказе — направленной против стратегических интересов России и Ирана. Более того, избирая в качестве главного противника единственной и не имеющей сегодня равных гипердержавы периферийное и довольно маргинальное явление (в свое время оснащенное и выпестованное в недрах самих американских и отчасти английских спецслужб), США невероятно завышают статус этой силы, сообщают ей геополитический вес, который она сама по себе не приобрела бы ни при каких обстоятельствах.

Возводя фиктивный, с геополитической и экономической точек зрения, полюс в разряд реального и наиболее опасного, США могут отныне под вполне благовидным предлогом требовать от своих реальных конкурентов (оказавшихся в роли невольных союзников) уступок в тех сферах, которые наиболее чувствительны для сохранения и укрепления американской гегемонии. Такого рода требования руководители большинства крупных мировых держав или блоков государств получили сразу же после 11 сентября.

В каждом конкретном случае эти требования были сформулированы по-своему. Евросоюзу и американским стратегическим партнерам в Тихоокеанском регионе (Япония и пр.) предлагалось затормозить выход из долларовой зоны или диверсификацию валютных вкладов, а также оплатить военные расходы коалиции. Вместе с тем, недвусмысленно предлагалось забыть о повышении политической или геополитической самостоятельности, об альтернативной модели глобализации, о многополярном мире.

России пригрозили экономическим давлением и зачислением в разряд стран-изгоев, потребовав ослабить стратегическое присутствие в странах СНГ (особенно, в Средней Азии), и в кратчайшие сроки ликвидировать военные базы времен "холодной войны" за пределами собственно российской территории.

Руководство Китая было деликатно проинформировано относительно назревающих проблем в Синьцзянь-Уйгурском автономном округе. И так далее.

Отдельно поручения, изложенные в ультимативной форме, получили страны СНГ. Им было предложено впредь учитывать новую модель взаимоотношений с США как главным субъектом мировой политики, отвечающим, — в том числе стратегически и экономически — за своих "партнеров по коалиции" (особенно из числа "слабых").

Все вместе страны "многополярного клуба" получили мягкое, но настойчивое пожелание самораспуститься. И как можно скорее…

Выбор Афганистана в качестве плацдарма для "ответа" также прекрасно вписывается в американскую логику. Это страна расположена в центре Евразии, ее окружение — Россия, Китай, Иран, Пакистан, Индия, среднеазиатские государства СНГ — составляет остов потенциального евразийского блока, который более всего заинтересован в многополярном мироустройстве и более всего выигрывал в случае ослабления Америки и ее ухода с позиции единственного и безусловного мирового лидера.

Афганистан — удобная площадка для того, чтобы ввести главные державы потенциального "Евразийского блока" в чрезвычайный режим, в зону повышенной нестабильности, в перспективе распространяя на них очаги напряженности, зоны "войн малой и средней интенсивности".

Могли ли Россия и другие континентальные державы отказаться выполнять ультиматум США после событий 11 сентября 2001 г.? На этот вопрос очень сложно ответить. Теоретически могли. Но это означало бы прямую конфронтацию с США. Причем, российское руководство должно было в кратчайшие сроки, молниеносно, усвоить и тотально признать как свою единственную и безальтернативную политическую и геополитическую платформу Евразийскую Идею. Процесс освоения этой идеи шел и так достаточно интенсивно, тем более что сама логика событий накануне 11 сентября 2001 года подталкивала российскую власть к такому выбору. Однако неверно считать, что это выбор уже был сделан, все ключевые решения приняты, а стратегические планы составлены так, чтобы в критический момент можно было начать действовать в полном соответствии с евразийской моделью. Для того, чтобы хотя бы немного дистанциироваться от США в столь критической ситуации, необходимо было быть законченными и последовательными евразийцами...

Столь же не готовыми к прямой и жесткой конфронтации с США, спасающими свою планетарную позицию, оказались и остальные геополитические игроки. Соответственно, и консолидированной позиции между этими "недозревшими" до радикального евразийства субъектами в условиях цейтнота, под жестким американским прессингом выработано быть не могло.

Для того чтобы в экстремальной ситуации Россия могла реагировать иным образом, должна была бы существовать совершено иная структура власти. В спокойном эволюционном режиме Президент Путин двигался в этом направлении. В том же направлении протекали процессы в Европе, Иране, Китае, Индии, Японии, арабских странах. Однако оказавшиеся для всех полной неожиданностью события 11 сентября спутали основным мировым "игрокам" (потенциальным союзникам в рамках "Евразийского блока") все карты...

Объективно, сегодня уже можно говорить о начале Третьей Мировой войны. После терактов 11 сентября 2001 года Америка объявила миру войну. Не просто "холодную войну" — войну с очевидными "горячими" элементами. Права самостоятельно решать: участвовать или не участвовать в "антитеррористической кампании", затеянной США, не имеет никто. Все крупные геополитические силы получили на этот счет настоятельные предложения. Предложения, от которых невозможно отказаться... Но поскольку именно те страны, которым это предлагается, и являются настоящими геополитическими, геоэкономическими и геостратегическими конкурентами (потенциальными противниками) Соединенных Штатов, то согласие на выполнение "союзнического долга", в данном случае для них равнозначно предложению о полной и безоговорочной капитуляции. Чисто теоретически можно представить себе евразийский сценарий реакции России, Европы, Китая, Японии, Индии, Ирана, арабских стран на военную акцию США в Афганистане…

12-13 сентября созывается экстренная конференция стран-сторонников многополярного мира. Проводится срочный саммит глав стран СНГ. Вырабатывается общая стратегия пацифистского решения конфликта. Осуждается терроризм, усилиями всех спецслужб разыскивается и передается США Бин Ладен. Америке оказывается мощная экономическая и гуманитарная помощь. Начинается активная компании под эгидой ООН "за лучший мир", за "мир без террора", проводятся фестивали, симпозиумы, осуждается и искореняется "исламской радикализм"… И мы возвращаемся к ситуации до 11 сентября 2001 года.

Разумеется, реальных предпосылок для такого развития событий не было. Для этого необходимо было заранее отработать всю инфраструктуру, систему взаимодействий, выработать ясную геополитическую и экономическую стратегию, позволяющую давать адекватный ответ при столкновениях с серьезными, судьбоносными вызовами. Анализируя все вышесказанное, неизбежно приходишь к следующему выводу: время проведения терактов, стиль их осуществления, форма трансляции катастрофы, выбор целей и исполнителей — все идеально соответствовало тому, чтобы добиться заранее поставленных и идеально просчитанных целей. Теракты произошли как раз в тот момент, когда США стояли на пороге скрытого экономического, геополитического и стратегического коллапса. В результате терактов, в ходе продуманной и великолепно рассчитанной реакции на них, Америка, фактически, смогла предотвратить этот коллапс, блестяще решив в свою пользу одновременно целую серию сложных экономико-геополитических "уравнений" с основными игроками мировой политики в качестве "неизвестных". При этом состояние самих игроков и степень консолидированности их позиций оказались таковы, что они не смогли сколько-нибудь заметно помешать осуществлению американских планов. Слишком идеально все сходится, чтобы списать это на совпадение, случайность или молниеносную геополитическую реакцию американского руководства, сумевшего в считанные часы оправиться от шока и прореагировать с гениальной находчивостью.

Многие говорят сегодня о волне терроризма, которая поднимается в мире, о возможности масштабных терактов в США и других частях мира. Я полагаю, что никаких масштабных терактов, сопоставимых с происшедшими, больше не произойдет. Если только кто-то из союзников США по "борьбе с терроризмом" не станет упрямиться. Тогда снова, но уже не на американской территории, а на территории этого несговорчивого союзника что-нибудь "нештатное", возможно, и произойдет.

Если рассмотреть ситуацию геоэкономически и геостратегически, то становится очевидной несостоятельность нескольких расхожих моделей толкования происходящего, с которыми мы постоянно сталкиваемся в СМИ.

Во-первых, абсолютно неправильно трактовать происходящее как столкновение цивилизаций — конфликт "христианских" стран с "исламом". США — страна не христианская, а ислам настолько разнороден, что говорить о единой цивилизационной позиции исламских стран абсолютно некорректно, тем более, что исламский радикализм, которому приписывается ответственность за теракты, представляет собой маргинальную ересь реформаторского ("салафитского") толка. Поэтому распространять ответственность за теракты на всех мусульман совершенно неправомочно… Тем более, что даже причастность к ним радикальных исламистских организаций пока не доказана.

Во-вторых, совершенно неочевидна и не доказана личная вина Бин Ладена. Этот саудовский миллионер (выпестованный и оснащенный американскими спецслужбами, встречавшийся с представителем ЦРУ в Дубае (ОАЭ) в одной из больниц в августе 2001 года), безусловно, "назначен" на эту роль. Нельзя исключить того, что речь здесь идет об искусственном повышении его статуса и роли в среде радикального ислама для его дальнейшего использования в американских стратегических интересах. Миф об экономическом могуществе Бин Ладена и вовсе несостоятелен. Отследить передвижение сколько-нибудь значительных капиталов в современной финансовой системе не составляет труда, а в каждой террористической или радикальной группировке осведомителей всегда хватает.

В-третьих, понятие "международного терроризма" является геополитически бессодержательным. Политическая, экономическая и религиозная реальность гораздо сложнее, чем примитивное — в духе американских вестернов — деление всех на "good guys" и "bad guys". Если люди прибегают к террору, то у них на это есть определенные социальные, экономические, геополитические и иные причины. При этом они остаются людьми — носителями определенных тенденций, имеющих истоки, логику и объяснение, — а не абстрактными "bad guys"…

Третья Мировая война — это реальность. Реальность очень серьезная. Она имеет очень мощную экономическую, геоэкономическую и геостратегическую подоплеку. Она началась…

Что же все-таки случилось 11 сентября 2001 года?

Эти события имеют множество толкований — геополитических, геоэкономических, социально-политических, технических. Однако совершенно очевидно, что они имеют и глубинный цивилизационный смысл. Это не поход "Севера против Юга", "Запада против Востока", богатых против бедных. Это "крестовый поход" Соединенных Штатов Америки против всех остальных — против Евразии. Причем США в данном случае тоже уже не только страна, не только нация, не только государство, но авангард и, своего рода, резюме особой цивилизации — результат развития европейской постпросвещенческой истории, пик либерально-капиталистической системы. Воспринимать эту реальность можно и как "глобальное добро", и как "глобальное зло". Однако истиной здесь может являться что-то одно. Что именно? Это вопрос нашей веры, наших истоков, нашей самоидентификации.

А.Дугин